Павел Крестов тринадцать лет возглавляет Ботанический сад-институт ДВО РАН, куда, наверное, хотя бы раз приходил каждый житель Владивостока. А ещё он – доктор биологических наук, геоботаник, член-корреспондент Российской академии наук, вице-президент Русского ботанического общества. И таким приморцы знают его куда меньше. Ко дню 300-летия российской науки корреспондент Новостей VL.ru поговорил с учёным, который с недавнего времени стал ещё и блогером.
– Вы назвали свой канал в соцсетях «Буря в сметане». В описании – сказочная лягушка в кувшине с молоком и текст: «провинциальной науке есть только один способ выжить – сбить масло». А что не так с наукой в Приморье?
– Начинать надо издалека – кто такие вообще учёные. Давайте представим всё знание человечества, накопленное за эволюцию, и мысленно обведём его линией. Внутри окажется всё, что мы знаем и используем: вакцина от оспы, стиральные машины, компьютеры и суперкомпьютеры, космические корабли и искусственный интеллект. Перечислять можно долго. А что мы можем сказать про то, что находится за линией? Ничего. Интересно ли науке то, что уже известно, – да, но это не научный интерес.
Главный интерес учёного – делать неизвестное известным, постоянно быть на границе познанного и непознанного. Отступление от этой линии – фактически выход из профессии. У учёных нет пола, возраста, национальности, их главная деятельность – отодвигать границу непознанного, делая знания достоянием человечества.
Быть учёным – подобно поездке на велосипеде: пока крутишь педали – едешь, не крутишь – падаешь. Отсюда и обращение к истории про лягушек, угодивших в кувшин со сметаной: хочешь выжить – не ной – сбивай масло – вылезай. Кувшин со сметаной – ситуация с наукой в России, которая стала развиваться в начале 2000-х: помните – «нам не нужно производить то, что мы можем купить»? То отношение не только к науке, но и производству сейчас нам аукается. И положение Приморья не отличается от среднероссийского, кроме, пожалуй, пресловутого клейма периферийности – катастрофа с кадрами, приборной базой и «естественная» изолированность даже не от мировой науки, а от центра принятия решений.
– Что произошло с наукой за последние годы?
– Опять аллегория. Живя в России и работая в значительно более широком географическом пространстве, я обратил внимание на городские парки с прудами в разных уголках мира. Весной и осенью они наполняются птицами, и города временно становятся похожи на планету Татуин, где маршруты птичьей братии сходятся, и бог перелётных птиц Отдых на время отменяет вражду, конкуренцию и, похоже, законы джунглей. Гуси, утки и прочие пилигримы чинно прохаживаются между парковыми лавочками и благосклонно принимают еду от населяющих планету зевак.
Пруды в парках России обычно пустуют, потому что она – не планета Татуин. Что нужно знать птицам о России – это убойная дальность заряда дроби, кучность боя и признаки присутствия человека. Эти знания повышают шанс выжить. Поэтому редко кому доводилось кормить перелётных птиц в наших парках.
Реформы институтов РАН назрели уже в 1990-х, когда при выживании в жёстких экономических условиях страну покинули те, кто смог. В это время в научном сообществе стала проявляться кастовость: для многих, защитивших докторскую, жизненная программа развития заканчивалась, доктор наук становился небожителем, которому больше не надо было проводить исследования, обнародовать их результаты, бояться отстать от чего-либо и получить пендель за ничегонеделание. Таких было, может быть, и немного, но они уже задавали стандарт состоявшейся карьеры учёного, к которому стала стремиться научная молодёжь.
Ситуацию необходимо было менять, и государственное руководство приступило к реформе самостоятельно, не привлекая академию. Тактика Федерального агентства научных организаций заключалась в избавлении от балласта путём сокращения числа юридических лиц через объединения институтов. Но сильные институты, присоединившие слабых, сами стали слабее – чудес не бывает.
Сейчас коренной перестройки требует сама организация научного процесса, основанная на глубоком анализе мировой научной среды, российских национальных преимуществ, динамики интеллектуальных ресурсов, потоков идей. Базис успешной реформы – интеллектуальные ресурсы. Поэтому их сохранение и приумножение – самый актуальный рецепт. К реформе науки полноценно подключилась Российская академия наук. Долгосрочная цель государства – создание самовоспроизводящейся научной среды в России. Процесс этот по сложности сравним с пассажем об остановках перелётных птиц на городских прудах. Сможем ли создать условия для гнездования в России, позволим присесть или обстреляем на дальних подступах, подпустив поближе? В этом ключ решения проблемы науки в России.
– Говорят, учёные должны зарабатывать и обеспечивать себя. Это реально? Или каждый должен заниматься своим делом? Сколько получают учёные? От чего зависит их заработок? И где они подрабатывают?
– Как и все профессионалы, учёные абсолютно равны перед законами экономики. А наша экономика нуждается в учёных, и, что важно, это осознаётся правительством, которое предпринимает достаточно эффективные шаги. Институтам дали возможность привлекать для работы дополнительные внебюджетные средства. В нашем институте зарплаты сильно варьируются в зависимости от вклада в научный процесс – от 500 тысяч до 5 миллионов рублей в год.
Если учёный полностью отдаётся исследовательскому процессу, ему не нужна подработка. Но есть множество бытовых проблем, и государство делает только первые шаги на пути их решения. Но мой опыт, когда я подрабатывал в кочегарке и получал там в разы больше, чем в институте, современным учёным, к счастью, не пригождается. Разумеется, если учёный – настоящий.
– Почему Россия теряет талантливых учёных?
– К сожалению, немногие российские управленцы могут понять ценность продуктов, выдаваемых учёными. Это зачастую приводит к потере для страны талантливых людей: они с лёгкостью реализуют себя в любом уголке мира. Среди причин оттока ещё и бытовая неустроенность, несовершенство законодательства о закупках, подчас растягивающее приобретение нужных материалов на месяцы, невозможность использовать современное оборудование и недооценённый труд. Проблемы сейчас медленно, но решаются.
– Сложнее ли стало защитить диссертацию и что даёт учёная степень, кроме статуса?
– Диссертация – это квалификационная работа, подтверждающая способность исследователя отодвигать границу непознанного. Это пропуск в профессиональное сообщество, и он будет обязательно выдан, если вы уверенно пересечёте грань между познанным и непознанным.
– Зачем нужно публиковаться в научных изданиях и насколько сложнее это стало?
– Научное сообщество, как и всё человечество, пишет для того, чтобы не забыть и чтобы передать информацию. Наука – это коллективный головной мозг человечества, организованный по сетевому принципу. Накопление и передача информации – его основная функция. Как только он перестанет функционировать, человечество закончит свой эволюционный путь.
Научная публикация – это заявление об открытии, событие и новизна которого подтверждена экспертами. Для жизни человечества это критически важно, поэтому вероятность встретить на столе у условного агронома «Центры происхождения культурных растений» Николая Ивановича Вавилова на много порядков выше, чем, скажем, «Агробиологию» Трофима Денисовича Лысенко. А чем шире сообщество экспертов, тем меньше у нас шансов оказаться в заложниках у агронома, предпочитающего последнее.
Опубликовать же новое знание, реальное открытие очень просто. Рукопись любое издание оторвёт с руками. Проблема, скорее, в получении именно нового знания.
– Как привлечь и удержать молодёжь в науке?
– Тяга к открытиям – внутренняя сущность человека, позволившая ему как биологическому виду достичь прогресса в эволюции. Умение раскрыть это свойство в людях обеспечивает процветание научных коллективов и государств. Для привлечения молодёжи в науку нужно немногое – успешно и эффективно работающий коллектив, ясные перспективы.
Вообще словосочетание «молодой учёный» стало мемом, не имея никакого отношения к развитию науки. Возраст и пол не ассоциируются с открытиями: ведь в науке главное – имя. Чем раньше молодой человек его обретает, тем быстрее ярлык «молодой учёный» уходит в архаику. Он может быть оскорбительным для человека 25 лет, имеющего десяток крупных научных работ, но может быть и эффективным орудием начинающего карьериста в 35.
Наука слишком комплексна, чтобы делить учёных на молодых и старых. Это примитивно, и за этим кроется непонимание принципов функционирования научных коллективов. Научный процесс непрерывен и, как лес, нуждается в постоянной смене поколений. Молодёжной науки нет. Есть такой афоризм: «Много старых учёных – трагедия, много молодых учёных – комедия». Поддержка не коллектива, а одного из его поколений делает систему неэффективной.
– Сейчас в Ботаническом саду-институте выбирают директора. Ваша кандидатура одна из трёх, выдвинутых по результатам тайного голосования Учёного совета Ботанического сада. Для чего в РАН остаётся выборная система, когда управленцев давно и повсеместно назначают? Вы боитесь проигрыша?
– Для академии выборы – трёхсотлетняя традиция, правда, сильно подкорректированная министерством. В системе голосования, созданной Минобрнауки РФ, это вторые для меня выборы. Они должны были состояться ещё в 2021 году, но по неизвестным для меня причинам до сих пор не состоялись. Ботанический сад-институт ДВО РАН сейчас – это очень разный, не совсем «лёгкий» в управлении коллектив, вдохнувший полной грудью воздух научных открытий и устремлённый к цели – созданию мощного центра по исследованию уникального дальневосточного генофонда и вовлечению его в экономику России. Все работают с полной отдачей и на пределе сил. Сейчас ему нужен лидер, который сможет поддержать это развитие.
Я, как и другие кандидаты, готов предоставить коллективу весь мой научно-организационный опыт и вообще очень большую часть жизни, чтобы коллектив достиг своей цели. На самом деле, администрирование много отнимает от научной работы – чистой науки, но это оправданно: чтобы наука процветала в конкретном институте, надо инвестировать время в создание и поддержание научной среды. Эту задачу получается решать: институт – лидер по высокорейтинговым публикациям в расчёте на одного научного сотрудника в ДВО РАН, нам удаётся привлекать очень неплохое внебюджетное финансирование и поддерживать и приумножать крупнейшие в Дальневосточном регионе коллекции растительного генофонда.
Я разделяю почти 14 лет жизни с этим коллективом и преклоняюсь перед его мудростью. Любое его решение вызовет моё глубокое уважение. В науке настолько много интересного, что сам вопрос о «проигрыше» совсем не актуален. Решение нашего коллектива – это выигрыш для всех при любых результатах выборов.
– Один из посылов вашей лекции «Климат и человечество»: о чём «молчат» растения» звучит так: почему Владивосток станет в ближайшие десятилетия самым комфортным местом для жизни? Так почему?
– Изменения, вообще очень характерные для климата, поставили перед человечеством очень серьёзные вызовы. Это очень большая тема, но, если не углубляясь: разные регионы планеты ждут очень амплитудные климатические изменения. Юг Дальнего Востока при этом будет также изменяться, но не настолько критично, как другие регионы России и мира.
– Сад-институт в первую очередь воспринимают как сад – цветы, деревья, пастораль. Между тем это научное учреждение. Одна из его задач – развитие экоцентристского мышления населения для улучшения качества жизни и повышения эффективности сохранения биоразнообразия. Что это такое?
– Это тоже очень обширная тема. Главное здесь – ботанические сады в урбанизированном мире стали единственным местом реализации подсознательного желания человека контактировать со своей естественной средой обитания. Одна из наших главных задач – обеспечивать этот контакт. Представляете, почти все дети Владивостока впервые в жизни прикасаются к дереву, ощущают его силу, осознают его роль в нашей жизни в ботаническом саду. Мы для этого разработали просветительские и образовательные программы со сложной технологией приобщения людей к естественной среде обитания. Она стремительно меняется, и сейчас для человека особенно важно почувствовать себя частью этой среды. Только так можно выжить в современном бурлящем мире. Это и есть экоцентристское мышление.
